ID. Interior Design познакомился с уникальным человеком – франко-испанским архитектором, урбанистом, театральным деятелем и философом в одном лице. Мы беседовали с ним о наследии эпохи сталинизма, достойном образовании, культурных кодах, театре, бетоне и концепции города.
Мануэль (Маноло) Нуньес-Яновский родился в Самарканде в колонии для испанских эмигрантов. Его отец, флотский офицер, воевал на стороне республиканцев, в 1939 г. уехал в СССР, женился на уроженке Одессы, участвовал в Великой Отечественной войне, а в 1949 г. получил шесть лет лагерей по той самой 58‑й политической статье УК РСФСР как «враг народа» и шпион испанец. Впоследствии реабилитирован. Мать была экономистом. Сам Маноло окончил Барселонский университет с дипломом по истории и археологии, затем театральную школу «Адриа Гуэль» в Барселоне. Много лет жил во Франции и Бельгии. Член-корреспондент Королевской академии искусств им. Святого Георгия (Барселона).
Архитектурную практику начал в 1961 г. как сооснователь и партнер легендарной команды Taller de Arquitectura вместе со своим напарником Рикардо Бофилем. В какой-то момент равноправное партнерство было вытеснено всевозрастающими коммерческими амбициями Бофиля, и Нуньес ушел из мастерской, создав с бельгийским архитектором Анри Гюше бюро Les Ateliers de Grand Hornu в Бельгии, где проработал ведущим архитектором 3 года и удостоился личной награды Кавалера военного ордена им. св. Лазаря Иерусалимского (Брюссель) за проект Психопедагогического института в Вазмесе. В 1981 г., следуя за прогрессом технологий в области сборного железобетона, интересовавшим его с молодости, он перебрался в Париж, где открыл собственную мастерскую, а в 1991 основал там бюро, специализирующееся на работе в странах Европы и бывших республиках СССР.
ID.: Как воспринимаются ваши проекты на постсоветском пространстве и в других странах?
М. Н.-Я.: В период смерти Сталина в 1953 г. в СССР произошел культурный, политический, общественный перелом. Он был человеком высоко-ответственным – изверг, тиран – его можно считать кем угодно и относиться к нему по-разному, но это был человек, который любил свой народ. Я могу спорить по этому поводу с кем угодно, потому что та архитектура, то градостроительство, что он заказал в те времена, по сегодняшний день стоит и всем нравится, даже очень простым людям. А это высшая оценка для архитектора. Поэтому многие свои проекты для постсоветского пространства я проектировал именно в «сталинском» духе. Думаю, что они продолжают эту идею – «архитектуры для народа».
ID.: Как выпускник театрального вуза стал архитектором?
М. Н.-Я.: В 1976 г. французское министерство культуры решило дать мне звание французского архитектора. Я был не архитектором, а театральным деятелем, который постепенно перешел в архитектурную среду. И французы решили, что этого не может быть: театральный деятель, который занимается архитектурой и построил столько зданий, должен быть архитектором. Меня пригласили в зал дворца Ришелье, и там был заместитель министра, все эти знаменитые архитекторы, юристы, преподаватели архитектуры, сидевшие за столом буквой «П» (а ты в этот момент сидишь в центре), мне сказали: «Господин Нуньес, у нас к вам немного вопросов – за вас говорят ваши работы, но…», – и они задали тот же вопрос, что и вы. На что я ответил словами знаменитого французского кардинала Ришелье: «Слушайте правильно вопрос, потому что в нем находится ответ. Если я должен рассказать вам всю свою жизнь, то я готов, но это будет длиться очень долго. Сколько у нас времени?» Они все зааплодировали.
Скажу по-другому, в терминах образования, понятных для любого профессионала и архитектора. В школах и лицеях все дисциплины делятся на научные и гуманитарные. Гуманитарные предметы продолжают быть важными и в научном направлении. Потому что, если ты отходишь от культуры человека, от людей, то ты, скажем, можешь быть замечательным математиком, но ничего не поймешь в жизни. Когда вы понимаете, что к чему (человек человеку не волк), то можете начать свой профессиональный путь в любой точке и моменте жизни. Например, я хочу быть каменщиком, а что мешает каменщику стать физиком? Или, скажем, пожарным? Все зависит от потребностей человека, его отношения к жизни, к самому себе. В первую очередь нужно поставить правильно образование. Я всегда очень беспокоился о воспитании своих детей – у меня их уже пятеро сейчас, и самому маленькому, сыну Фабиану, почти два года. Самое важное не столько любовь к ребенку, она всегда есть, сколько ответственность перед ним, которая прежде всего заключается в том, чтобы он получил достойное образование и правильное воспитание. Чтобы воспитать ответственного человека, ребенка-демократа, подход должен быть другим, не таким, как у наших мам и бабушек, традиционно-застоявшийся. Надо считаться с ребенком с первого дня его рождения. Мои родители очень помогли мне стать тем, кем я есть. Мама привила мне с детства культуру театра и литературы, а папа – культуру армии, дисциплины и внимание к деталям.
Если мы не научимся воспитывать детей по-другому – мы пропадем. Затрагивая тему СССР, тему Сталина, можно сказать, что у вас в СССР было высококачественное образование, и основная масса общества были нормальными образованными советскими людьми. Я знал молодых преподавателей, выходцев отсюда, и они давали обществу качественные знания, которые им было важно донести своим ученикам. Но они уходят, это последние отпрыски СССР. Мои сыновья получали свои магистерские степени в Массачусетском технологическом институте (MIT). Так они рассказали мне, что библиотеки MIT, Гарварда забиты советской научной литературой, работами по математике, физике, химии. А мы этого не знали. Страшно, что западные страны, всегда считавшие нас варварами и врагами и преподносившие нас как извергов, сейчас, когда государства этого уже нет, пользуются нашими же трудами. Пока мы не добьемся того, чтобы выпускать из наших (бывших советских) вузов качественных специалистов, мы не сможем гарантировать качество нашего будущего общества.
ID.: Как изменились ваши амбиции? О чем мечтали в начале пути?
М. Н.-Я.: Расширить горизонты мира спектакля. Когда я пришел в театральное училище, то хотел быть сценографом. А это человек, формирующий сценическое пространство, начинающееся в зрительном зале и заканчивающееся на сцене и даже за кулисами. А архитектура как раз то искусство, что тоже начинается в зале, на сцене и продолжается даже за стенами театра, на улице и в городе, – она формирует пространство города. Мне хотелось понять, как это работает. Был такой интересный итальянский архитектор Андреа Палладио, я всегда говорю о нем. Его амбицией было создать первый город эпохи Возрождения. Он строил много разных зданий, рассматривая их с точки зрения города будущего, выходящего из города Средневековья, зажатого стенами, готикой. А он уже был мальчиком Возрождения и хотел любым способом «добраться» до нового города. Понимая уже на закате своей жизни, что город не построит, он принял заказ на театр – знаменитый Teatro Olimpico в Виченце на севере Италии. В этом театре он создал сцену-декор своего нового города. Не создал ничего нового – сделал римский театр. Почему римский – потому что у греков был амфитеатр и стена, для того чтобы звук поднимался вверх, а римляне придали этой стене архитектурный вид некого здания, с арками, нишами, скульптурам. Палладио взял и эти скульптуры вынес, сделал большие арки, а в них – перспективы улиц, и эти улицы были улицами его города, который не существовал в мире. Сегодня такой спектакль города, каким он снился Палладио, вы можете увидеть на Крещатике сталинской эпохи.
Когда ты понимаешь это, то осознаешь, что театр начинается в жизни человека, а жизнь человека, как считали греки, это трагедия, что и было началом театра, она изначально игралась на фоне города. Это некая универсальная культура, которой человек когда-то владел, и есть еще люди, которые и сейчас владеют этой «олимпийской культурой», которая для меня отчасти легла в основу христианской. Передача культуры из поколения в поколение через тысячелетия, ее универсальность утрачивается, потому что мы переходим на культуру самообслуживания. Посмотрите, сейчас даже появляются рестораны-кафе-автоматы, куда заходить не нужно – кидаешь монету и получаешь готовый результат-обед-сендвич, как в Макдональдсе, который, по сути, американская пародия на ресторан, и это уже стало способом и культурой питания. Такие процессы происходят во всей культуре.
ID.: Чем объясняется то, что у нас больше распространены конструкции из сборного железобетона, чем из монолитного?
М. Н.-Я.: Все просто. Монолитный бетон заливается на месте, а сборный производится на заводе, а поскольку у вас зима длится полгода и начинается она уже в ноябре, то с заливкой монолита возникают проблемы. Поэтому проще бетонные конструкции делать на заводе, тогда и строить можно круглый год.
ID.: Что еще не хватает Киеву в плане архитектуры?
М. Н.-Я.: Человека, который сидел бы за столом мэра города с парабеллумом и отстреливал бы тех, кто приходит к нему с карандашом и бумагой и предлагает бредовые идеи. Потому что неграмотность, грубое отношение к людям, некомпетентность ужасают. Ведь что такое Город? Город – это абстракция. Это объединение граждан, создающих ежедневно этот город. Само слово «горожане» происходит от слова «град», и в то же время горожане – продукт города. Политики – от слова «политикус», люди, занимающиеся строительством города – основой государства; и всех, кто не способен делать это – политику государства, я бы расстреливал, как это делал Сталин. Поэтому, политики, будьте грамотны с человеческой жизнью! Простите меня, это дико, я знаю, но я так вижу жизнь людей.
Говорить о городе невозможно без его границ. Но таких городов уже нет. Они были когда-то. Границы города сейчас стерты, размыты, город стал безграничным, беспорядочным и беспризорным. Город определяется диалогом и игрой интереса частного и общего, но в динамике и равновесии структур, разрешающих переходить от частного к общему и от общества к человеку. Границы – вот что нужно городам, чтобы люди понимали, о чем говорят архитекторы и политики.
Фото из личного архива М. Нуньес-Яновского
Опубликовано в журнале №02 (78) февраль 2017
